Пребывая в подавленном состоянии, ставя перед собой множество вопросов о сути жизни, Симона пришла к книгам, в которых искала и находила многие ответы, иногда и такие: религия — средство обуздания человека. Книги постепенно заполнили духовную пустоту вокруг неё и стали новой религией, которая привела её на философский факультет Сорбонны. В открытии книжного мира и новых имён в нём: Кокто, Клоделя, Жида и других писателей и поэтов — Симоне во многом помог двоюродный брат Жак. Он же рассказывал ей о жизни ночного Парижа, о развлечениях в барах и ресторанах. А её богатое воображение тут же интерпретировало его рассказы как приключения, которых ей так не хватало для ощущения полноты жизни. А ещё ей хотелось поменьше бывать дома — общение с родителями утомляло дочь, особенно традиционные обеды в кругу родственников. Когда же во время летних каникул 1926 года эти отношения накалились до предела, она отправилась в путешествие по ночному Парижу, прихватив с собой младшую сестру. Родителям казалось, что Симона «выпала» из нормальной жизни, что учеба сделала её оторванной от реальности, что она идёт поперек всем и всему. А Симоне казалось, что её все время пытаются поучать, но при этом никто не замечает её взросления, становления и успехов в учёбе. Возрастной максимализм Симоны достиг апогея, и вот под предлогом участия в общественных бригадах она убегала вечерами из дома и кочевала по стойкам ночных баров, изучая нравы присутствующей там публики. Наглядевшись всего вдоволь, Симона подытожила, что увидела другую жизнь, о существовании которой она и не догадывалась. Но «сексуальные табу оказались» для неё такими живучими, что она и помыслить не могла о распутстве. В этом смысле «полнота жизни» её пока не интересовала. О себе семнадцатилетней она пишет, что была экстремисткой, «хотела получить всё или ничего». «Если я полюблю, — писала Симона, — то на всю жизнь, я тогда отдамся чувству вся, душой и телом, потеряю голову и забуду прошлое. Я отказываюсь довольствоваться шелухой чувств и наслаждений, не связанных с этим состоянием».

В преддверии эпохального 1929 года — встречи с Жаном Полем Сартром — Симона де Бовуар уже была непохожей на других интеллектуалок. Ей шел 21-й год, а ему — 24-й. Он заприметил её сам, но почему-то сначала подослал к ней своего друга. Когда же всей компанией они стали готовиться к заключительным экзаменам, Сартр понял, что встретил самую что ни на есть подходящую спутницу жизни, в которой его удивляло «сочетание мужского интеллекта и женской чувствительности». А она в свою очередь впоследствии писала: «Сартр в точности соответствовал грёзам моих пятнадцати лет: это был мой двойник, в котором я находила все свои вкусы и пристрастия…» Отныне, после успешно сданных экзаменов, где Сартру досталось первое, а Симоне — второе место (председатель экзаменационной комиссии при этом пояснил, что Сартр обладает уникальными интеллектуальными способностями, но прирожденный философ — Симона), она вместе с ним принялась низвергать эстетические и социальные ценности современного общества, следуя оригинальной философской доктрине — гуманистического экзистенциализма. Социальные катастрофы XX века виделись им «миром абсурда», в котором нет места ни смыслу, ни Богу. Единственная реальность этого бытия — человек, который сам должен наполнить свой мир содержанием. И в нём, в этом человеке, нет ничего заранее заданного, заложенного, поскольку, как считали Сартр и Бовуар, «существование предшествует сущности». А сущность человека складывается из его поступков, она — результат его выбора, точнее, нескольких выборов за всю жизнь. Побудителями же поступков философы называли волю и стремление к свободе, и эти побудители сильнее общественных законов и всевозможных предрассудков.

По окончании учебы Сартра забрали в армию на полтора года, а Симона осталась в Париже, продолжая учиться. После армии Сартр получил место профессора в Гавре и стал пользоваться особым вниманием со стороны студенток: большой оригинал, искусный ритор, человек обширных познаний, он был для них властителем дум. Но Симону его увлечения на стороне, как принято считать и как она, впрочем, писала сама, не смущали. Их союз вообще был особенным, непохожим на привычные союзы. Свои отношения молодые люди называли морганатическим браком и говорили, что пребывают в этом состоянии в двух обличьях: иногда они разыгрывали небогатых и всем довольных буржуа, иногда — представляли себя американскими миллиардерами и вели себя соответственно, подражая манерам богачей и пародируя их. Сартр же в свою очередь отмечал, что Симона помимо таких совместных перевоплощений «раздваивалась» ещё и сама по себе, «превращаясь» то в Кастора (Бобра, это прозвище она получила от друзей в годы студенчества), то в капризную мадемуазель де Бовуар. Они не имели ни детей, ни общего быта, ни обязательств, пытаясь доказать самим себе, что только так можно почувствовать радикальную свободу. «Оригинальный писатель, пока он жив, всегда скандален», — замечала Симона. Следовательно, разоблачать пороки буржуазного общества нужно тоже скандально, скандал — вообще катализатор познания общества, ровно как внутренний конфликт человека приводит к познанию потаенных его качеств. По молодости они забавлялись всевозможными играми и чудачествами. «Мы жили тогда в праздности», — вспоминала Симона. Розыгрыши, пародии, взаимные восхваления имели, продолжала она, свою цель: «они защищали нас от духа серьезности, который мы отказывались признавать столь же решительно, как это делал Ницше, и по тем же причинам: вымысел помогал лишать мир давящей тяжести, перемещая его в область фантазии…» В целом сартровская «эстетика отрицания» этого периода оказалась очень созвучной мыслям Симоны, а его социальный портрет виделся ей тогда следующим: «Он был анархистом в гораздо большей степени, чем революционером, он считал общество в том виде, в каком оно существовало, достойным ненависти и был вполне доволен тем, что ненавидел его, то, что он именовал «эстетикой отрицания», хорошо согласовывалось с существованием глупцов и негодяев и даже нуждалось в нём: ведь если бы нечего было громить и сокрушать, то литература немногого бы стоила».

В конце 30-х годов XX века образ жизни Симоны и Сартра изменился, причём не столько сам образ, сколько их отношение к тому, что происходило в мире — события тех лет наложили свой отпечаток на их мировоззрение. Гражданская война в Испании, поражения республиканцев, активность итальянских фашистов, расцвет нацизма в Германии. С началом Второй мировой войны Сартра мобилизовали, а в июне 1940 года он попал в немецкий плен. Симона в это время преподавала в Париже и занималась литературой. В 1939 году она пыталась напечатать свою первую книгу — сборник рассказов «Главенство духа» (издан в 1979 году под названием «Когда главенствует дух» (Quand prime le spirituel). Однако рукопись была отвергнута из-за того, что издатели нашли картину нравов неубедительной. Затем Симона пишет роман «Гостья» (L’Invitée),  где главная героиня разбивает жизнь одной супружеской пары. Сартр вернулся из плена в 1943 году и сразу же развернул активную деятельность: напечатал в хорошем издательстве книгу Симоны, убедил её заняться литературным делом, вступил в ряды Сопротивления, основал газету «Комба», в которой публиковал прокоммунистические статьи и, конечно же, популяризировал свою философию. В 1944 году Симона соглашается написать эссе для готовящегося сборника, отражающего современные идеологические направления — так появляется «Пирра и Цинеас» (Pyrrhus et Cinéas), где Бовуар «приходит к заключению, что всякое действие чревато риском и угрозой поражения. Долг человека перед собой в том, чтобы соглашаться на риск, но отвергать даже мысль о грядущем поражении». В годы войны Симона также пишет роман о Сопротивлении «Кровь других» (Le Sang des autres). Признанная в Америке «учебником экзистенциализма», книга представляет собой позицию Бовуар по вопросам ответственности человека за свои поступки. В это же время Симона и Сартр сблизились с Камю, которого философ встретил на репетиции пьесы «Мухи». Духоподъёмное время способствовало новым идеям, новой политике. Последняя вошла тогда в их жизнь накрепко. Как заключал по этому поводу Камю: «Политика неотделима более от индивидов. Она являет собой прямое обращение человека к другим людям». В 1945 году Сартр вместе с Мишелем Лейрисом, Борисом Вианом и другими основали литературно-политический журнал «Новые времена», где активно писала и Симона. В 1945 году в «Новых временах» выходит её труд «Литература и метафизика» (Littérature et métaphysique), позднее вошедший в книгу «За мораль двусмысленности» (Pour une morale de l’ambiguïté), а затем фантастический роман «Все люди смертны» (Tous les hommes sont mortels).

В 1945 году Сартр уехал в Нью-Йорк, куда в 1947 году по приглашению нескольких американских университетов полетела и Симона. В США у Симоны де Бовуар состоялась еще одна эпохальная встреча. Нельсон Олгрен, американский писатель, предложил француженке сопровождать её по Чикаго, и к Симоне в возрасте 39 лет пришло ещё одно большое чувство. Их роман длился 14 лет, как писал впоследствии страдающий от любви и разлуки Нельсон, она вымотала его за эти годы, отвергнув в самом начале предложение о создании семьи и замужестве. «Любимый мой Нельсон. Откуда это Вам, гордецу, известно, что мои чувства к Вам неизменны? Кто Вам это сказал? Боюсь, что они действительно не изменились. Ах, какие муки любви и радости, какое наслаждение испытала я, когда читала Ваше письмо…» — писала Симона 15 декабря 1948 года в одном из 304 писем к своему возлюбленному, которого она называла «любимым мужем». Эти письма впоследствии были опубликованы приёмной дочерью Симоны Сильвией ле Бон де Бовуар. Эта переписка не случайно названа «Трансатлантическим романом» — в ней сплошные чувства, а рядом с ними соображения обо всём происходящем вокруг: «Милый, милый. Вот я и снова в Алжире, под окном расстилается огромный сад из пальмовых деревьев, я вижу множество розовых и лиловых цветов, дома, сосны, а за ними — корабли и море, бледно-голубое… Видели, с какой услужливостью США хотят нам «помочь» организовать армию, способную разбить СССР? Скажите им, что они перестарались и мы их усилий не оценили. Мысль, что французы должны принять участие в войне, довольно странная. Сталина ненавидят в такой же степени, как и Уолл-стрит, как же поступить?..»

В 1949 году Симона издала книгу, которая взорвала общественное мнение. Сначала «Второй пол» (Le deuxième sexe) увидел свет во Франции, а потом практически во всех странах Запада. Сама идея этого социально-биологического, антропологического труда была подсказана писательнице Сартром, который обладал по отношению к ней невероятной интуицией. И это чувство его не подвело. Его спутница справилась с задачей блестяще, она начала с анализа мифов разных народов, в которых устоялись и отразились представления о роли и назначении женщины, а потом, следуя хронологии, разобрала многочисленные труды по этому «вечному вопросу», пытаясь понять, отчего произошло принятое всеми различие: мужчина — полноценный человек, субъект истории, женщина — существо сомнительное, объект его власти. Особенным образом Симона выделяет работу Пулена де ла Бара «О равенстве обоих полов». Она принимает точку зрения автора о том, что неравное положение мужчины и женщины в обществе есть результат подчинения женщины грубой мужской силе, но отнюдь не предназначение природы. В целом в феминистской литературе книга «Второй пол» занимает особую нишу, несколько поколений женщин, несмотря на понятную реакцию отцов церкви, считали её своего рода Библией. Но самое главное, что до сегодняшнего момента это исследование является самым фундаментальным в своей области. А тогда, в 1949 году, оно появилось как нельзя вовремя. В России «Второй пол» издали лишь по прошествии почти полувека с момента выхода книги во Франции. Разумеется, книга «Второй пол» вызвала шквал откликов, среди которых были и крайне негативные. Камю неистовствовал, говорил, что де Бовуар сделала из французского мужчины мишень для презрения и насмешек. Особенно негодовала католическая церковь, и у неё были на то основания. И всё-таки после 1949 года Симона стала очень востребованной, её приглашали читать лекции, выступать с докладами в разные города и страны.

В 1954 году о Симоне вновь заговорили. Вышедший роман «Мандарины» (Les Mandarins), описывающий историю её любовных отношений с Нельсоном Олгреном, казался читателям весьма откровенным. Симона была награждена Гонкуровской премией, а сам Олгрен негодовал: он никак не ожидал, что его чувства станут всеобщим достоянием. Симона, как могла, пыталась успокоить его, объясняя, что это произведение — отнюдь не зеркало их отношений, что она всего лишь извлекла из этих отношений квинтэссенцию, описав любовь женщины, похожей на Симону, и мужчины, похожего на Нельсона. Решиться на такой сюжет Симоне, возможно, помогло новое увлечение: в 1952 году она влюбилась в Клода Ланцмана, корреспондента газеты «Новые времена», в которой они с Сартром работали редакторами. Новый избранник был молод — 27 лет, приятен, умён, галантен, бесконечно учтив и в хорошей степени амбициозен. Не влюбиться в такого Симона просто не могла. Она откровенно вспоминала потом, как его близость освободила её от бремени возраста. Новое увлечение Симоны никак не уменьшало её внимания к Сартру: они виделись ежедневно, хотя и у него была в то время своя особая любовная история под именем Арлетта Элькаим, молоденькая и хорошенькая еврейская девушка из Алжира. И вот тут, похоже, самообладание Симону наконец-то подвело: она почувствовала, как сильно увлекся Сартр. Так, что даже стал сторониться своей лучшей подруги. Последней каплей стало то, что Жан Поль решил удочерить Элькаим. В ответ — де Бовуар удочерила одну из своих подруг и учениц — Сильвию ле Бон (упоминаемую выше), которая и стала наследницей творчества де Бовуар.

Но несмотря на определённые разногласия в личной жизни, Симона и Сартр продолжали пребывать в эпицентре общественно-политических событий. Они живо интересовались и советской действительностью. В 1955 году, во время краткого пребывания в СССР, Симона посмотрела пьесу «Клоп» Маяковского, заметив, что для неё с Сартром тема пьесы очень близка: пороки и крайности современного мещанства принять невозможно. Но не стоит думать, что оба философа принимали «новый мир» Страны Советов безоговорочно: оба они имели во Франции знакомства с советскими иммигрантами, диссидентами и не питали иллюзий относительно советского режима. И всё же «превращения советского человека в человека труда» были им интересны. В 1956 году бескомпромиссный Сартр в интервью журналу «Экспресс» выступил с откровенным осуждением советской агрессии в Венгрии, сказав, что он полностью разрывает отношения с друзьями из СССР. А в 1961 году Сартр и Бовуар получили приглашение посетить Москву от Союза писателей и приняли его: культурная жизнь в разных странах интересовала их всегда. Примечательно, что после этого визита отношения между СССР и Францией заметно потеплели. Симона вынесла из этой поездки вот такое любопытное впечатление: «В СССР человек творит самого себя, и даже если это происходит не без труда, даже если случаются тяжёлые удары, отступления, ошибки, всё, что происходит вокруг него, всё, что с ним случается, наполнено весомым значением». 

В 1958 году Симона выпустила первую книгу автобиографической трилогии — «Воспоминания благовоспитанной девицы» (Memoires d’une jeune fille rangée), где рассказывала о своей жизни до зрелого возраста. В двух последующих частях трилогии, «Сила зрелости» (La Force de l'âge) и «Сила вещей» (La Force des choses), изображается её жизнь сподвижницы и ученицы Сартра. 

В 1970 году Сартр тяжело заболел, и Симона принялась преданно ухаживать за ним. 15 апреля 1980 года его не стало. Впоследствии в книге «Прощай» (Adieu) Бовуар напишет: «Его смерть разлучила нас. Моя смерть нас объединит». Она пережила своего мэтра и друга на шесть лет, проведя эти годы в одиночестве: с кончиной Сартра из неё постепенно стала уходить удивительная для всех фонтанирующая энергия. Исчез горизонт, исчезли цели. А когда-то всем своим существом Симона выражала безусловный для нее кантовский оптимизм: ты должен, следовательно, ты можешь. Сартр покоился на кладбище Монпарнас, куда выходили окна её небольшой квартиры. Симоны не стало весной 14 апреля 1986 года. Она умерла в одной из больниц Парижа, персонал которой никак не мог поверить, что в их стенах последние дни доживала сама Симона де Бовуар: она ушла в одиночестве, к ней никто не приходил и не справлялся о её самочувствии. Была похоронена рядом с Сартром на Монпарнасском кладбище.

Свернуть »